Способность накапливать в своем теле энергию и распространять ее вокруг себя, усиливая чужие способности.

Способность на самом носителе не отражается ярко выраженными особенностями. При наличии энергии в теле, ощущается подъем сил и духа, исключительная бодрость, облегчается мыслительный процесс. Применение способностей влияет на организм пропорционально отдаваемой энергии - чем больше, тем сильнее ощущается физическая усталость и недомогание (вплоть до обмороков), в дальнейшем переходящую так же и в эмоциональное истощение. Процесс восстановления может занимать от нескольких часов до нескольких суток.

На данный момент контролирует способность практически полностью, сбои изредка приходятся на случаи эмоционального всплеска. Чем негативные эмоции, тем более мощным будет выброс энергии. Контроль способности обретается в процессе применения в работе (в умеренном количестве), для усиления эффективности опытов. Негативные последствия влияния «зеты» нейтрализуются при помощи тау-сыворотки.

В последнее время дни не отличались особой насыщенностью, и на какой-то момент можно было подумать, что в одной квартире живут пятеро хороших друзей. Каждый занимался своими делами, чтобы прочувствовать вкус обычной жизни, какая была у тех же соседей за стенкой. Я растрачивала такую прекрасную возможность на дневные скучные смены в прокуренных стенах пустого бара, натирая бокалы и прожигая взглядом дверной проем в ожидании наплыва гостей. Часы тянулись бесконечно, особенно, если мы вечером с Мэттью планировали совершить какую-нибудь вылазку в местечко, где за покерным столом разыгрывалось состояние, стоимость которого приравнивалось к цене за целый квартал многоквартирных домов. Предвкушение не играло мне на руку, увеличивая продолжительность рабочего дня втрое.
Единственное развлечение последних дней заключалось в том, чтобы я обчищала кошельки магнатов местного уровня, отвлекая их от игры, пока БиЭм брал банк, уменьшая сумму на счетах чертовых богачей. Чаще всего Кристофер тоже присоединялся к нам, а потом мы вместе мчали выручить деньги за стянутые украшения в проверенный ломбард, где не было вероятности засветить свои лица на камерах наблюдения. Хотя, если здраво мыслить, то риски были минимальные: ну кто будет заявлять на пропажу дорогих часов вкупе с портмоне в компании сомнительных девиц и на крупный проигрыш в кругу многоуважаемых людей, чьи деньги были выложены на стол с теневых счетов, укрытых от налоговых служб? И в один из дней, что обещал быть столь же занудным, как и предыдущие, прогремел гром.

Все началось с многоговорящего сообщения, поступившее на мобильники всех членов нашей маленькой семьи.
«Залечь на дно. Не светиться. Полиция на ушах. Ждать указаний».
Обычно только Джей Сеф был на связи с боссом, так что это не на шутку нас встревожило.
Сверкнула молния. Раскаты разгневанных небес добрались до нас позже. Догнали меня и ударили напрямую по голове.

— Эй, только посмотрите, свеженький скандал, — голос Джиу, полный энтузиазма, сменился увеличивающейся громкостью речи диктора одного из главных новостных телеканалов страны.
Ожидая очередную порцию сплетен и обвинений в сторону какого-нибудь представителя k-pop культуры, я слушала лишь в пол-уха, чтобы лишний раз не забивать этой чепухой свою голову. Но стоило мне поднять глаза... Чашка кофе вновь с дребезгом разлетается на осколки прямо у меня под ногами.
— Может хватит уже бить посуду? — слышу цоканье за спиной, но даже и не придаю значения сказанному.
Мой взгляд прикован исключительно к телевизору, а внимание зацикливается на немногочисленных кадрах, где хрупкую жертву ополоумевшего преподавателя университета прячут от объективов журналистов в машине скорой помощи. Где-то между мелькает лицо репортера, хроники ареста преступника, диктор новостей и вновь огни неотложки освещают до боли знакомое лицо.
— Сомин-нуна? — но я уже запираю дверь своей комнаты, лишь бы избавить себя от повторяющегося раз за разом зрелища.

К тому моменту, как я осознаю смысл увиденного, Джиу делает мне одолжение и пользуется доступом к базе информации, чтобы по полочкам разложить парням мою реакцию на увиденное. Связь очевидна и прочерчена кровью, схожим строением ДНК, а так же прошлым, к которому ни один из членов семейства Чон не желал быть причастен. Я же, воспользовавшись молчаливым пониманием, старалась осознать, что именно меня поразило: то, что Чоны продолжали влипать все в большее и большее дерьмо, или то, что это произошло с моей младшей сестрой, к которой я хоть и не питала в свое время особо теплых чувств, но восприняла случившееся, как личное осквернение собственного тела?

Я не хотела признаваться, но с некоторых пор в мою голову закрадывались мысли, о том, что мы тоже когда-то могли бы быть счастливой семьей, проводящей весело выходные во дворе дома, который без устали вместе ремонтировали, создавая уют для каждого из нас. Вместо криков, может быть, на весь квартал раздавался бы смех, и в шуточном споре мы бы пытались выяснить сколько куриных ножек влезет в Чонгука вместо того, чтобы устраивать скандалы. Эти выдуманные воспоминания веяли грустью и тоской, лишь усиливая боль и обиду от того, что мы, кажется, все ненавидим друг друга настолько, что даже и не вспомним, что когда-то могли так же сильно и любить. Но, нет, если бы мы были семьей, то не страдали бы от навязчивого желания то и дело бросать друг друга и сбегать подальше, лишь бы нас занесли в список потерянных людей, без рода, памяти и прошлого. В тяге оставить всех позади можно было бы обвинить и нашу мать, но кого это волновало теперь?
Меня — больше нет.
После того, как я, будучи подвержена проклятью Чонов, достигла самого дна, которое все еще является ко мне в кошмарах, я не хотела иметь ничего общего с этими людьми. И даже мои попытки «наладить контакт» с Чонгуком были лишь способом насолить собственной родне, став им бельмом на глазу, въевшейся грязью на белоснежных манжетах, несмываемыми чернилами на пальцах. Хотелось лишний раз напомнить об изваленной в грязи родословной, которая осталась под сотнями слоев пылью в домике с обветшалой крышей, если он еще стоит на том же месте. В ином случае я могла бы быть легким морским бризом с побережья нашего родного портового города, но очень уж хотелось стать песком в глаза, который летит, стоит только легкому ветерку набрать скорость побольше.

Тогда почему очередная новостная сенсация отдалась глухой болью где-то под ребрами?

— Сомин-онни, она находится в больнице номер...
— Я сказала: «Нет»!

Этот краткий диалог больше не повторялся. Вслух. Но все было видно в глазах моей новой семьи: они явно хотели моей встречи — с настоящей. Хоть мы и продолжали делать вид, что каждый живет своей жизнью, интерес к моей, вдруг, стал чрезмерно повышен. Я же старалась игнорировать все, что происходило вокруг. Даже напряжение, которое стало нашим новым соседом на протяжении последних нескольких дней. И так как вечерами мы больше не развлекали себя тем, что водили людей за нос, мы познакомились еще и с фальшивым наигранным весельем. И чем дольше это притворство отравляло наши дни, тем чаще я задумывалась о продолжении того диалога.

— Ты же знаешь, в какой она больнице, да? — Кристофер был единственный, кому я могла задать этот вопрос, потому что сил подойти к Джиу у меня не было, ведь тогда я должна буду признаться, что была не права, и извиниться за то, что накричала — а этого делать я еще не научилась.

~ ~ ~

Больницы всегда вызывали во мне неконтролируемые признаки тошноты. Эта стерильная чистота никак не вписывалась в мою жизнь, поэтому даже мое пребывание в ней отторгалось моим организмом. Так что стоило мне оказаться у порога в огромное здание, кишащее врачами, пациентами и прочими посетителями, как мне сразу захотелось развернуться и бежать. Как и предыдущие два раза. Хотя в те дни, кроме всего прочего, меня еще напрягало и присутствие полицейского автомобиля напротив главного входа — выработанный рефлекс, как у собаки Павлова, честное слово. Сегодня, на удивление, даже на горизонте не было видно ни одной. Зато вместо проблескового маячка меня то и дело преследовал осуждающий взгляд моей подруги, который даже сквозь стены нашей общей квартиры выжигал в моей спине дыру. После моей последней неудавшейся попытки я даже начала видеть его во снах.

Хотела бы я сказать, что звук шагов по коридору отдавался гулким эхом у меня в ушах, чтобы придать ситуации еще большей драматичности, но внутри больница оказалась куда более оживленной, чем я представляла. Я даже до стойки регистрации не успела дойти, как столкнулась с какой-то медсестрой и запнулась об визжащего мальчика, несшегося со скоростью света прямо на меня. Номер палаты мне предоставили не сразу, пришлось долго доказывать, что я член семьи, потому что: «В документах Ваше имя не указано». Я начала злиться, хотя планировала нанести визит с самыми благими намерениями. В какой-то момент я даже начала надеяться, что сейчас встречу Чонгука, ведь он наверняка был здесь каждый день, тогда задача бы значительно упростилась, и сбежать можно было бы даже не заходя в палату.

У двери под номером триста два висела табличка с именем, которое с легкостью превращалось в мое собственное, стоит лишь подставить одну букву.
Дверь открыть я все так же не решалась.
— Вам помочь? — я вздрогнула, но ничего не ответила. Чтобы избежать дальнейших вопросов, мне все-таки пришлось повернуть ручку и пройти внутрь.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы найти в кровати сестру. Не потому что ее там не было, а потому что я ее не узнавала. Она была младше. Младше своего возраста, младше своих лет и, кажется, даже младше той себя, когда я бросила ее с отцом, а не она меня. И то, это была лишь слабая тень того образа, что был запрятан в моих воспоминаниях. На мгновение я ужаснулась, представляя, что именно ей пришлось пережить, не имея ни малейшего представления о подробностях скандального дела, которое чуть ли не ежедневно освещалось в выпусках вечерних новостей. Я их не смотрела.
Я даже подумала, что песком в глазах оказалась совсем не я.
Прошлое взорвалось в моей голове болезненными воспоминаниями. Я вновь оказалась в нашем старом доме, где в соседней комнате без чувств валялся на полу отец, а я лежала, обдолбанная наркотиками, которые дома стали у нас обычным явлением.
Сейчас на кровати в этой стерильной палате я видела свою тень.
Мне снова захотелось сбежать.

— Привет, — голос скрипел будто не смазанная дверь, и слова шли так же плохо, как эта самая дверь открывалась. С трудом.
С трудом я заставила сделать себя шаг. Один. Больше не получилось. Я не знала, что делать. И зачем вообще сюда пришла.
— Ты... — А что дальше? Выглядишь ужасно? Все еще жива? Пошутить про то, что она теперь звезда всех телеканалов? Сказать, что телевизор и в самом деле полнит, и она выглядит тоньше и бледнее листка бумаги? — Врачи сказали, что тебе уже лучше.
Я солгала.
Во-первых, врачи мне ничего не говорили. Во-вторых, лучше чего ей могло бы быть? Того состояния, в котором она была? Странно, но, на удивление, я считала, что примерно знаю, как себя чувствует сейчас Соми. Я и в самом деле видела себя. Ту самую, которая в агонии разрывалась между желаниями вколоть себе еще одну дозу или умереть — ведь одна жизнь была уже на моем счету.
Я понимала свою сестру, но не могла сказать об этом вслух.
— Можно? — я киваю на кресло, что стояло рядом с кроватью. В голосе слабо слышалась мольба, но я не была уверена, надеялась ли я на то, что она разрешит, или что прогонит.