– Комната маленькая, но и оплату большую я и не требую с тебя. Главное вовремя плати и не громи помещение. Алкоголь, наркоту употребляешь? – Владелец исподлобья смотрит на меня. Я нервно сглатываю и честно признаюсь. – Да особо нет, пива могу вечером выпить пару бутылок и все. – Я почти не вру. – Окей. Девиц водить можешь, думаешь я не понимаю что ли? Дело молодое. – Мощной ладонью владелец квартиры хлопает меня по спине и от этого удара я сильней сутулюсь и вжимаю голову в плечи. – Вы тут, главное, сильно не шумите только. И да, не кури в кровати, мне пожары случайные не нужны. Ключи вот. Вещи помочь занести?
Я оборачиваюсь, смотрю на две картонные коробки – одна большая, вторая поменьше, и, пожимая плечом, на котором висит небольшая, потрепанная сумка для путешествий, негромко говорю. – Да нет, спасибо. Я сам.
Владелец квартиры, которую я только что снял на честно заработанные деньги, кладет ключи мне в ладонь, мы пожимаем руки и он уходит.
Мой дом. Моя первая полноценная квартира после детского дома. Я скидываю сумку с плеча, прохожу вглубь небольшой комнаты, подхожу к окну и выглядываю на улицу. Район с домами не выше шести этажей, в каждом из которых квартиры наподобие той, что я только что снял – небольшая комната, крошечная кухня, душ и туалет в отдельном помещении. Но зато это что-то свое, более менее нормальное и за адекватные деньги.
– Нейт! Кому говорю! Иди домой! – Я невольно поворачиваю голову в сторону голоса, когда слышу свое имя и вижу на пороге соседнего дома милую женщину в домашнем халате и бигуди, запутанных в волосах. В ее сторону на двухколесном велосипеде ехал светловолосый мальчишка. Эта картина невольно заставила меня улыбнуться... Эта женщина была безумно похожа на мою маму. Такая же хрупкая, с любящим взглядом, беспокойством за своего Нейта, отраженном на ее лице.
И чем больше я смотрел на эту беззаботную картину, сейчас разворачивающуюся передо мной, тем слабее становилась моя улыбка.
Мама.
Отец.
Бабушка.
Мне было всего семь лет, когда к нам на порог пришел полицейский. Бабушка открыла ему дверь, и он сообщил ей, что родители попали в аварию и их не удалось спасти. Я слышал все, ведь стоял рядом с бабушкой и обнимал ее. Помню, как она сдерживала себя, не плакала, пока не закрылась дверь за полицейским и она не начала чистить картошку, чтобы приготовить нам ужин. Есть я не хотел. Я с трудом пытался понять почему я больше никогда не увижу маму и папу? Как это? Куда они ушли и почему не взяли меня с собой? Забавно. Со мной почему-то в таком возрасте никогда не говорили про смерть. Я даже про пестики и тычинки мужчины и женщины знал больше, а что такое смерть я не понимал. Но и доставать бабушку вопросами не стал. Я видел, как в кастрюлю с водой капали ее слезы и слышал, как она всхлипывала, пока отточенным движением счищала шкурку с картофеля. Потом были похороны, и только тогда я стал более менее осознавать, что же такое смерть, и от части был рад, что меня с собой родители не взяли. Эта смерть как-то пугала меня. Бабушка, как единственная моя родственница, стала моей опекуншей.
Несколько лет я жил как вполне обычный подросток – ходил в школу, играл с ребятами в футбол, в видео-игры, читал книги и был окружен друзьями. Многие знали, что я «тот мальчик, у которого нет мамы и папы», но чем старше мы становились, тем реже кто-то вспоминал об этом. Видимо, осознание приходило, что в жизни бывает всякое и так сложились обстоятельства, что я реально был лишен родителей. Не могу сказать, что чувствовал себя от этого каким-то ущербным. Все же я был еще слишком маленьким, когда они погибли. Я помню их, но не почти не помню, как страдал и горевал по ним. Это было, но как-то иначе. Не так, как страдал, когда умерла бабушка...
Мне было двенадцать лет, когда бабушка повела меня в небольшую закусочную около нашего дома. Она хотела как-то подсластить пилюлю и чем-то порадовать меня, прежде чем сообщит, что смертельно больна. Я до сих пор помню, как набил полный рот бургером и картошкой фри, причем так, что почти не мог жевать, а потом услышал, что у нее рак мозга: «это такая опухоль в голове, ее нельзя оперировать». Я по сей день помню эти слова. Я не помню, что говорил нам полицейский, когда погибли мои родители, но прекрасно помню как бабушка выносила приговор нашему с ней будущему. Будущего в тот момент не стало.
Меня тошнило дня два. Бабушка сначала решила, что я отравился. Потом она предположила, что так мой организм реагирует на стресс от ее новостей. Она двое суток сидела около моей кровати, поила меня какими-то чудо-чаями на травках, водой и смотрела как все это после вытекает оттуда, откуда попало в организм.
От врачей я отказался. После услышанных новостей о ее опухоли, я не хотел видеть тех, кто уничтожил мою жизнь и хочет лишить меня бабушки. Моей прекрасной и самой любимой бабушки, которая заменила мне не только родителей, но и была моей вселенной, моим уголком спокойствия. Единственным человеком на всей земле, который любил меня как не любил никто и никогда.
Я провалялся дома почти две недели. Отпаивался все теми же травками, начинал потихоньку есть, правда, еда не всегда во мне задерживалась, но прогресс был. Внешне я больше напоминал труп – тощий, с кожей зеленоватого оттенка, зомби на моем фоне были просто красавчиками.
Потом мне как-то резко стало лучше. Может сказалось то, что бабушка начала ходить на химиотерапию, пытаясь выиграть нам больше времени вместе. Теперь ее тошнило постоянно, выпадали волосы, и она почти не могла есть. Но каждый раз, когда я касался ее лба, она говорила, что ей становилось лучше. Я думал, что так она просто меня утешает, но позже заметил, что и со мной в эти моменты творится что-то странное. Я снова чувствовал себя болезненным, более слабым, уставшим и меня начинало подташнивать. Впервые я понял, что умею исцелять, когда старался остановить кровь у бабушки после пореза ножом, и случайно заживил ей рану. Он шока упал в обморок. После первого опыта исцеления, я долго пытался понять как это работает и что мне необходимо делать. И пока я усиленно старался вникнуть, у меня ничего не получалось, но как только я перестал это делать и просто безумно захотел помочь человеку поправится, как способность сработала.
О том, что у людей по всему городу наблюдалась странная лихорадка и появились необычные способности, мы узнали с бабушкой из газет. По сути, это она мне поставила «диагноз», что я «болен» исцелением. Она же мне и помогала развивать способность и говорила о том, что помогать я должен только немного, чтобы не вредить себе. Сейчас я исцеляю с легкостью, без малейших усилий. И когда окреп, я решил поиграть в бога. Напрасно...
Бабушке стало хуже. Химиотерапия не помогала, состояние ухудшалось. Ее на скорой увезли в больницу, где сказали мне, что ничего не смогут сделать, только помогают ей чувствовать себя не так ужасно. Мне говорили, что опухоль стала больше, что бабушка умирает. Она не хотела умирать в больнице и ее отправили домой, выдав мне все инструкции и номера телефонов, по которым в случае чего нужно обращаться. Я решил, что это мой шанс, не зря же мне досталась именно такая способность! Я решил исцелить бабушку...
Утром нас нашла соседка, которая приходила навещать бабушку и помогала мне всякими мелочами и советами по хозяйству. Я валялся на полу, на лице у меня была засохшая кровь, а вены на руках были темными, будто были наполнены чем-то черным. А бабушка умерла.
Я не убивал ее, позже я вспомнил все, вплоть до момента как упал в обморок. Она умерла раньше, чем я прекратил попытки и у меня вслед за кровью из нос начали темнеть вены.
Дальше все было слишком сумбурно и странно... Я помню кучу людей, которые приходили к нам, готовили бабушку к похоронам. Социальных работников, которые пытались вроде как найти мне приемную семью. Даже помню одну семью, которая рассматривала меня как своего будущего сына. Но я почти не говорил в то время, потому что ужасно себя чувствовал как морально, так и физически. Я просто не знал на тот момент, что зета отравляла меня и мне нужно было «противоядие». Я лишь прятал ото всех свои темные вены, которые вроде становились постепенно бледнее. К сожалению, я не умел самого себя исцелять. Я мог лишь немного улучшать свое состояние большим количеством сна, питанием, но не лечить себя. Тем более от зеты.
Как оказался в детском доме, как меня определили в комнату на двоих, я плохо помню. На тот момент я уже слишком сильно в себе замкнулся. Пару месяцев я был просто роботом, который выполняет все, что ему говорят, а в свободное время просто лежал в кровати и смотрел в стену или потолок. От своей чудо-способности я отказался. Ну как отказался... Я не мог излечиться полностью. Я просто пообещал себе ею больше никогда не пользоваться. Пока однажды она не ворвалась в мою жизнь с окровавленной рукой.
Хейли. Хейли отдельная глава моей жизни. Она как-то раз появилась на пороге нашей комнаты вместе с моим соседом Дейвом. Он лишь спросил у меня «не против ли я, если они тут посидят?», я молча пожал плечами – мол «мне все равно» –  и после этого они бывали у нас каждый день. Я стал «тем парнем, который нас не заложит, он все равно не разговаривает». Хейли еще забавно прошептала: «он что? Немой?». Я лишь усмехнулся, повернулся к стенке со словами «нет, не немой» и накрыл голову подушкой. Я не был частью их компании, но внезапно стал ею. Сложно сказать, что именно повлияло на нас на всех, но мне кажется, что мы просто привыкли к тому, что всегда были рядом. Когда Хейли уходила, мы с Дейвом порой болтали перед сном – больше говорил он, но и мое мнение он слушал и даже не смеялся над моими словами, как делали многие на групповых занятиях по психологии. Пожалуй, Дейва в то время я мог назвать своим единственным другом. А Хейли... Она была чем-то иным. Прекрасным ангелом, в душе которого бесы жгли костры и варили в котелках людей. Я не понимал, как в такой прекрасной и хрупкой девушке помещается столько дури, но именно этим она меня и покорила. А еще, наверное, тем, что не считала меня сумасшедшим, а видела во мне друга. А я хотел большего с того самого момента, как она впервые улыбнулась моей неудачной шутке. Улыбнулась, потому что хотела поддержать. И как я мог не помочь этому прекрасному ангелу, когда она вбежала в нашу комнату и искала помощи. Я был в комнате один, ее кровью пропиталось полотенце, которым она зажала рану. От профессиональной медицинской помощи она отказалась, а я не нашел иного способа остановить хлещущую кровь из ее руки, кроме как вновь вспомнить о своей способности. Рана излечилась меньше, чем за минуту, оставив после себя красноватое, зудящее пятнышко. В тот вечер Хейли завалила меня вопросами о моей способности и почему я вообще о ней молчал все это время. Я рассказал, но попросил никому не говорить больше, даже Дейву. Я понимал, что однажды может и ему скажу, но пока не был готов дальше раскрывать свои тайны, тем более, что тайна была не особо важной в принципе.
Остальные годы в детском доме прошли в компании моих новых друзей. Я не особо понимал их острой тяги к приключениям, но сначала не хотел выпасть из тусовки и потерять друзей, потом просто понял, что им нужен кто-то, кто будет возвращать с небес на землю. И решил выступить неким «тормозом», который не позволит совершать совсем дикие безрассудства.
В восемнадцать лет, как и полагается, я покинул детский дом, и отправился сначала искать работу. Получил должность в кафешке официантом, платили мне гроши, жил в социальном общежитии, которое было в разы хуже детского дома. Был момент, когда я ненадолго присоединялся к Хейли, Дейву и его сестре в «Норе». Провел с ними несколько месяцев, ровно до тех пор, пока не поступил в университет на «информатику» и мне предложили комнату в общежитии как студенту. Я жил в комнате с пятью ребятами, что было довольно сложно, при учете, что они все время устраивали пьянки и тусовки, а я после универа шел на работу и брал по несколько дополнительных смен. В общем, уставал как последняя собака и мечтал поспать в тишине и спокойствии, которых точно не было в нашей комнате в общаге. Потому я и съехал. За тишину и спокойствие нужно платить.
Надеюсь, что у меня получится помочь как-то и Дейву, Аде и, конечно же, Хейли...

Хорошо эрудирован, в школе, да и детском доме, меня называли ботаником, лишь потому что мне было интересно учиться и давалось это легко.
Молчалив, особенно после смерти бабушки, не люблю пустых разговоров о погоде, природе. За день, если нет рядом близких мне людей, могу не сказать ни слова.
Интроверт.
Даже спустя столько лет, все еще мучаюсь чувством вины из-за смерти бабушки. Мне кажется, что я все же мог ее спасти.
Меня сложно назвать оптимистом, скорее я борец реалист, который не видит смысла вешать нос, когда еще целая жизнь впереди и куча возможностей попробовать начать заново.