Моя история… Что ж, наверное, правильнее всего будет начать с рассказа о том, как я появилась на свет, а если еще точнее, то со знакомства моих родителей. Отец был самым простым человеком, родился в семье пекаря, который всю свою жизнь копил на хорошее образование для сына. Мама же родилась в более обеспеченной семье, где царила особая атмосфера пафоса и богемы. По крайней мере, бабушка активно пыталась приобщить все семейство к высшим сословиям, но у нее это, конечно же, не особо получалось, так как не доставало воспитания и, самое главное, денег. Мама верила во все, что говорила бабушка, старалась придерживаться всего, что требовалось, но ее не мог не очаровать мой отец. Я вообще не знаю, как женщины оставались равнодушными рядом с ним. Он был добрым, отзывчивым человеком, с широкой душой и огромным сердцем, его улыбка могла растопить ледники в Арктике и согреть воду в Северно Ледовитом океане. Возможно, именно своей добротой и открытостью он покорил маму, которая начала встречаться с отцом втайне от своих родителей. И так же втайне от них забеременела. Ох уж эта глупышка Грейс (моя мама), она верила в то, что сможет изменить свою жизнь, привести простого сына пекаря в полу-богемную семейку и там ее идею примут с улыбкой. И, конечно же, она ошибалась. Такая ерунда бывает только в сказках. Бабушка отвергла моего отца, даже его улыбка и доброта не смогла сразить ее наповал. Даже наоборот, она расценила его очарование как опасное оружие, обозвала его жиголо и выставила за порог. Маму посадили под домашний арест, чтобы никто из соседей не знал о том, что в благородном семействе Блэков зреет незаконнорожденный плод. Меня планировали сдать на усыновление, так как я явно была порченным товаром с ужасной родословной. Я уж молчу о том, что бабушку саму по происхождению едва ли можно было назвать достойной высшего общества. Отец же поступил более благородно и попросил у Блэков разрешения забрать меня себе после моего рождения, обещая им, что ни он, ни я никогда в жизни не побеспокоим их и будем жить сами по себе. На таких условиях бабушка согласилась и сразу после того, как меня извлекли из утробы матери, мое визжащее тело передали отцу и дедушке Саймону (его отцу). Бабушки Маргарет (мать отца) на тот момент уже не было в живых. Отец хотел назвать меня в честь своей матери – Маргарет, но дедушка настоял на том, чтобы назвать меня так, как хотела моя собственная мама – Шарлотта.
Я не видела собственную мать до десяти лет, да и знала о ней не так уж и много, если честно. И хотя отец убеждал меня в том, что она хорошая, любит меня и если бы не жизненные обстоятельства, то она была бы рядом, я почему-то с детства верила в то, что она плохой человек и бросила меня. Что за трудности случились у нее с отцом – я не знала, но он почти никогда не говорил про маму ничего плохого. Это вызывало и восторг, и недоумение. Он любил ее до своего последнего дня и всю любовь, что не мог отдать ей, отдал мне.
Отца не стало, когда мне было десять лет. У него просто остановилось сердце в один не особо прекрасный день. И тогда дедушка нарушил обещание, которое мой отец давал семье матери, тем более, что бабушки (маминой мамы) уже не было в живых, а другому дедушке (отцу матери) было совершенно безразлично наше существование. Дедушка привел меня к матери, познакомил с ней и сообщил, что теперь каждые выходные я буду проводить с этой женщиной. К тому времени она уже второй раз разводилась, второй брак оказался еще более неудачным, чем первый. Проводить время с матерью мне не особо нравилось, но я пошла на уступку деду, который сказал, что дела в пекарне идут плохо, ему необходимо менять концепцию бизнеса, а только деньги моей матери могли бы нам помочь. Да, мой дед не столько заботился обо мне и моих чувствах, сколько следовал своему меркантильному желанию улучшить жизнь. И он действительно получал деньги от моей матери на мое содержание, а также несколько выходных дней без меня, за которые он успевал решать важные дела. Почему-то я не воспринимала это как предательство, наверное, потому что мы с дедом были своего рода партнерами в этом деле. Я давала пусть и не самый важный, но вклад в общее дело. Наверное, тогда я и поняла, что такое выгода и что порой ради нее необходимо поступаться какими-то чувствами и моральными принципами.
В школе у меня в целом все ладилось, на меня особо нельзя было пожаловаться. Я быстро смекнула, что мои большие глаза и пушистые ресницы, обрамляющие их, могут творить чудеса. Потому я хлопала этими самыми ресницами напропалую, очаровывая или ботаников, которые делали за меня домашнее задание, либо восхищала своими повадками и миловидностью преподавателей, которые или так ставили мне хорошие баллы, или же давали вторые шансы на пересдачу. Все, что не удавалось сдать таким путем, я добросовестно учила и сдавала как полагается. Моим главным увлечением на время школы стал чирлидинг, а главной целью стать капитаном команды поддержки. Сложно было соревноваться с Майли, действующим капитаном, но я знала, что куда очаровательней и талантливей. И понимала, что единственная возможность свергнуть ее с пьедестала – отобрать ее парня, капитана футбольной команды, Шона. Нравился ли мне Шон? Ну как сказать, он был красивым, широкоплечим, но безмерно глупым и скучным. И уводила я его от Майли только чтобы наслоить ей, а также показать всем, что я всегда получаю что хочу. И пусть этот роман мне принес славу шлюшки, которая пока Шон не видит, бегает направо и налево. Шон в это не верил, я тоже знала, что это неправда, так как мне и его было много, а тратить свое время на еще кого-то, кто не стоил этого времени, я была не готова. Я верила в любовь, в то чувство, которым жил мой отец. И пусть мама его предала, бросила и не стала бороться за то, чтобы жить с ним долго и счастливо, он все равно любил только ее. Но никто из этих глупых мальчишек не был достоин меня, моей любви.
Благополучно закончив школу, я поступила в местный колледж. Стипендия мне не светила, но мама дала денег на платное отделение, и все время обучения давала деньги на учебу. Училась я почти так же как в школе, больше времени уделяя черлидингу.
Когда мне было семнадцать лет, мы с ребятами ходили в закусочную, где поели бургеров. Правда, после этих чудесных бургеров нескольким ребятам стало ужасно плохо, в том числе и мне. Несколько дней провалявшись в кровати, мучаясь болью в желудке  тошнотой, я ощутила, что боль из желудка переместилась на спину, в район лопаток. Причем эта боль стала чем-то жутким и назойливым. Она почти не проходила, не менялся ее уровень. Тупая, режущая боль, будто раздирающая мою плоть. 
Однажды мне приснился сон, как я стою перед зеркалом, провожу гребнем по своим длинным, рыжим волосам, и вижу в отражении как разрывается на спине ночная рубашка, как из моих лопаток вырываются белые крылья, какие бывают на картинках у ангелов хранителей. Только на следующее утро я поняла, что все это было не во сне, а наяву. Я очнулась на полу, местами были небольшие лужицы засохшей крови, валялось несколько белых перьев от крыльев, а на спине были две огромных раны-шрама. Адская боль преследовала меня еще несколько часов после пробуждения. Я не могла толком ничего на себя надеть, даже касание ткани шрамов доводило меня до болевой истерики. Рассказала ли я кому-то про то, что у меня из спины вырвалось два огромных белых крыла? Нет, конечно. Я молчала и терпела, пока боль не прошла совсем. Крылья не вырывались больше ни разу, и я почти сумела себя убедить в том, что жар вызвал во мне галлюцинации. Пока однажды они снова не вырвались наружу…
На меня напали в переулке. Хотели отобрать просто телефон и деньги, но мой испуг и негодование спровоцировали адскую боль в спине. Я с таким громким стоном согнулась помолам, что парень, размахивающий ножиком у меня перед носом буквально минуту назад, опустил его и, позабыв о своих планах, был готов вызвать для меня скорую. Крылья полностью тогда так и не вырвались, парень от страха сбежал от меня, а я провалялась в переулке пару часов, пытаясь не потерять связь со своим рассудком. Со временем я научусь вызывать крылья, не испытывая такой адской боли, как тогда в первые разы, но то, что я испытала тогда… Оно не сравнимо ни с чем. Даже с родами.
Кстати, о родах. Мне было двадцать лет, когда я встретила Эрика. Красивый, статный, интересный. Пожалуй, я впервые ощутила что-то напоминающее настоящую любовь. Полгода, что мы провели вместе, заставило меня поверить в то, что мы всегда будем вместе. Несмотря ни на что… Как жаль, что я ошибалась. Возможно, я забыла принять противозачаточные таблетки, а может быть они не сработали (такое тоже бывает), но однажды тест показал заветные две полоски. Я была счастлива и поспешила поделиться радостью с Эриком, который в свою очередь посоветовал мне «избавиться от этой хрени». Эти слова въелись в мой мозг. Хрень! Я не считала своего ребенка какой-то там хренью, хоть и зачала его от именного такого типа человека. Я выносила девочку, решив, что я придумаю как жить дальше, тем более что собственная мать, на тот момент разводящаяся уже с четвертным неудачным мужем, пообещала мне помочь, чем сможет.
Мама действительно помогала, много сидела с малышкой, пока я устраивалась и работала официанткой в различных закусочных. Но самым ужасным для нас стал приступ двухлетней малышки Маргарет. У нее резко поднялась температура до 39,5 градусов, и не спадала. А потом она потеряла сознание и не приходила в себя. Я жила одна и пребывая в дикой панике, чувствовала как крылья за спиной готовы вырваться наружу, и до смерти боялась за жизнь своей дочери. Мы с мамой провели ужасных четыре часа под дверью реанимации, а после оттуда вышел врач, который сказал, что у моей дочери «миелома». Неужели он реально думал, что я знаю что это такое? Позже, благодаря интернету, я узнала, что миелома (рак плазматических клеток) – злокачественное заболевание крови, возникающее из-за сбоя работы плазматических клеток костного мозга. Моя дочь не умирала сейчас, но могла бы умереть однажды из-за страшной болезни.
Все деньги, что оставались у мамы, мы потратили на врачей, на более точный диагноз, химиотерапию, лекарства. Моих средств с трудом хватало на то, чтобы покрывать расходы на лечение дочери и еду.
Стали ли мы официальной частью жизни матери? Нет. Даже когда мама начала со мной общаться, мы предпочитали это делать в уединенных местах, подальше от чужих глаз. Она, может быть, стыдилась меня все так же, как стыдилась своего прошлого в лице моего отца, но тянулась ко мне,и  это было заметно. Когда родилась Маргарет, она часто приезжала к нам, могла гулять с малышкой в тихом и уединенном сквере, подальше от глаз общественности. Да и жили мы в районе, в котором вряд ли бывал кто-то из круга общения матери. Обижало ли меня то, что мама не представляет меня высшему обществу и своим очередным мужьям, ухажерам? Если честно, нет. Нам потребовалось много времени на то, чтобы найти общий язык, да и я не особо хотела, чтобы кто-то ассоциировал меня с ней. Я не чувствовала с ней безумного родства, хоть и была по-человечески благодарна за финансовую и моральную поддержку. Наверное, потому на людях называла ее по имени, а не ласковым словом "мама".
Я была готова на все, чтобы спасти малышку Маргарет. Потому позвонила дяде, двоюродному брату отца, который содержал элитную эскорт службу. Я хотела получить работу секретарем или фитнесс-тренером для его служащих, но когда он озвучил сколько может получить его девочка за один вызов, я поняла, что мне придется поступиться своими принципами. Дядя обещал мне защиту от моральных уродов, избиений, нападок, но я должна хорошо работать, чтобы у меня была достойная оплата. Верила ли я все еще в настоящую любовь? После Эрика – нет. Я верила лишь в то, что такие, как мой отец были уникумами. Это все.
Я стала служащей элитного эскорта. Я попросила называть меня Фокси и скрыла от всех не только свое настоящее имя, но и своих родных, свою историю и свои губы. Целоваться с клиентами? Никогда. Поцелуй в губы слишком интимно, никто кроме твоего мужчины не может получить этот важный, личный поцелуй. А в любовь и «своих» мужчин я больше не верила. Представляя меня, дядя говорил, что я Фокси, называл все мои ограничения и… говорил, что я могу отращивать крылья. За эту «функцию» мне платили дополнительно и очень прилично. Так прилично, что каждый показ крыльев мог мне обеспечить месяц лечения дочери.